Екатерина Гениева: Проект, ради которого приехали в Калининград – создание пространства книги

Екатерина Юрьевна Гениева, российский филолог, генеральный директор Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы им. М.И. Рудомино, культурный и общественный деятель, эксперт ЮНЕСКО, куратор гуманитарной программы политической партии «Гражданская платформа» «Ex Libris: библиотеки 21 века». Программа предусматривает передачу российским библиотекам книг, организацию встреч в регионах с известными писателями и общественными деятелями. Помимо этого, реализация программы «Ex Libris: библиотеки 21 века» позволит пользоваться такими мощными электронными библиотеками, как, например, библиотека Конгресса США. В рамках гуманитарной программы «Гражданской платформы» «Ex Libris: библиотеки 21 века» Екатерина Юрьевна недавно побывала в Калининграде и ответила на вопросы портала RUGRAD.EU

- Мы привыкли к тому, что политические партии устраивают пиар-акции: организуют концерты популярных артистов, раздают «продуктовые наборы», алкоголь или просто деньги. К сожалению, это работает. «Гражданская платформа» сегодня передала в калининградские библиотеки книги. Думаете, сработает?

- Но это же очевидно для любого разумного политика. Мы видим, какое количество электората проходит через библиотеки, и в этом есть выгода. Но если думать не только о выгоде… Библиотека – это концентрация человеческой энергии. Сегодня мы калининградским библиотекам передали книги, которые сами напечатали. Дальше они будут с ними работать. Всё очень просто: сейте разумное, доброе, вечное…

- Это замечательно. Но вам не кажется, что с появлением интернета и электронных книг библиотеки постепенно уходят в прошлое?

- Абсолютно правильный вопрос. Библиотеки уходят во всём мире, который дошёл до своего антигуманного предела… Невозможность договориться, насилие, ужасный телевизор, транслирующий миллионам маразм… Я всё время говорю своим сотрудникам, что нужно сделать, чтобы библиотеки остались. Если не найти какого-то смысла, то впереди – катастрофа. Смысл ищут, мир топчется вокруг этого, хотя это не означает, что мир этот смысл найдёт. Библиотеки хороши тем, что туда приходит всякий и каждый. Туда и должен заходить каждый, потому что книга – это ещё и символ примирения стран, народов, людей. Книга примиряет. Я вчера приехала из Санкт-Петербурга, где проходила передача книг из императорской коллекции, похищенных нацистами во время войны. Книги из так называемой коллекции фон Шуленбурга вернулись в Россию. На торжественное мероприятие передачи книг пригласили ветеранов. Им это было не очень интересно. Мне кажется, их надо было обогреть, напоить чаем… Но приглашение на передачу книг из коллекции Императрицы Марии Фёдоровны ветеранов Великой Отечественной – это тоже какой-то знак современности. Лет 15 назад пригласить на подобное мероприятие ветеранов войны и в голову бы никому не пришло. Понимаете теперь, что такое книга? Для меня библиотека – это территория продвижения смысла, евангельского смысла, если хотите… Чего–нибудь более внятного я вам не скажу, хотя тема очень интересная. Представляете, Борхес – библиотекарь, поэт Ларкин – библиотекарь, Крылов тоже был библиотекарем, хотя и плохим… Библиотека влечёт к себе людей, которые заняты мироустройством, миростроительством. Но, к сожалению, вы правы. Если библиотеки не придумают что-нибудь действенного, они начнут закрываться. Поэтому наш проект, проект «Гражданской платформы», рассчитан на то, чтобы подумать и сделать нечто, что помешает развитию процесса, приостановит закрытие библиотек. Но есть ещё один злой вопрос: надо ли нам сегодня столько библиотек? Думаю, нет. Но это отдельная деликатная тема.

- Кто-то сказал, что появление электронных книг – это такая же революция, как тезисы Лютера и печатный станок Гутенберга…

- Мы с вами переживаем революцию более значительную, чем станок Гутенберга. Представляете, мы с вами сейчас войдём в интернет и окажемся в библиотеке Конгресса США? А всего несколько лет тому назад нам пришлось бы потратить недели четыре, чтобы только добраться до библиотеки Конгресса. Мир сконцентрировался… Знаете, у меня есть воспоминание о Дмитрии Сергеевиче Лихачёве. Мы делали программу, связанную с интернетом. Он всегда приходил на все совещания, но сидел в сторонке. Я как-то его спросила: «Дмитрий Сергеевич, вам не скучно всё это слушать?» Он ответил: «Знаете, может, и скучно. Но я пытаюсь понять, что это за реальность».

- Есть своеобразная теория заговора: современная правящая российская элита целенаправленно уничтожает образование, поскольку не заинтересована в думающих и грамотных поданных…

- И да, и нет. Мне сейчас проще всего было бы сказать: да, конечно, вы правы. Во всем виновата бюрократия. Я не думаю, что кто-то серьезно заинтересован в этом… Беда – в другом. Бессмертны слова Виктора Степановича Черномырдина: «Хотели как лучше, а получилось как всегда». То ли навыков нет, то ли работников нет… Нет, они не заинтересованы в развале образования. Другое дело, что нет, как сейчас говорят, политической воли, чтобы растить свободных и образованных граждан. Неужели в нашей стране нет силы, способной остановить телевидение, которое смотреть невозможно? Есть.

- Но телевидение жёстко ориентируется на запросы аудитории. А зрителям нужно именно такое телевидение…

- Да, их так воспитали. Но что дальше? А дальше – бездна…

- Скажите, издание «умных книжек» в России может быть коммерчески успешным?

- Нет. Потому что на это нет политической воли. Все наши издания убыточны. Но у меня нет задачи, чтобы наши издания были коммерчески успешными. Знаете, тут всё гораздо сложнее. Если мы хотим, чтобы наши граждане не клеили на лобовое стекло портреты Сталина, то нужно изучать историю сталинизма. И не надо создавать телевизионную программу, в которой Сталин становится символом России. Что же у них в головах и душах творится?

- В душах? Желание порядка…

- Да, но при этом забываются 40 миллионов погибших в лагерях. Про это надо говорить обязательно. Надо издавать «Историю сталинизма». Пускай ее прочитают три человека, но если хотя бы у одного что-то закрепится в голове, уже будет хорошо. Мы в своё время издали в переводе на русский язык выпущенную Йельским университетом иллюстрированную энциклопедию «Холокост», потом такую же о холокосте на территории Советского Союза. Всё это должно стоять на полках библиотек, и не только стоять, всё это должно говорить. Потому что, как только начинаешь о чём-то говорить, это говорение, выговаривание, приносит совершенно другие результаты. Люди, с которыми мы говорили, начинают говорить с другими людьми, и так далее. Знаете, я по опыту очень верю в политику малых осуществлённых дел. Я за то, чтобы свой маленькой огород регулярно поливать, пропалывать и вообще делать, что можешь. Я очень боюсь гигантских проектов, ужасно их боюсь. Но надо делать эти самые малые дела, надо говорить… В результате возникает пространство, у которого есть очень хорошее определение: пространство книги, пространство библиотеки.

Кстати, посмотрите, как устроено пространство библиотеки у нас. Пришёл, обязательно сдал верхнюю одежду, с сумками и книгами нельзя, и так далее. Такое пространство книги ни к чему хорошему не приведёт, скорее к плохому. И сравните пространство книги в парижском Центре Жоржа Помпиду. Спасибо политической воле Французской республики. В пальто, в бахилах, в чём хотите… Пришли, шлепнулись на пол, читают книги. Толпы людей стоят с утра в очереди, чтобы попасть в библиотеку Центра. Я не хочу сказать, что пространство книги – панацея от всего. Но это какая-то гарантия неозверения населения. Поэтому очень важно понимать, что наш проект, ради которого мы приехали в Калининград, не просто передача книг библиотекам, это создание пространства книги. У нас, в нашей библиотеке, есть так называемая «Говорящая библиотека Би-би-си», технически очень насыщенная. Мы пускаем туда всех. Эту библиотеку очень любят… бомжи. В любое время года. Они приходят к нам умываться, любят менять у нас носки (к ужасу персонала).

- Почему нельзя запретить?

- Запретить?! Можно попросить их не делать этого в библиотеке, но как не пустить их в общественную библиотеку? Потому что сегодня не пустишь этого, а завтра не пустишь другого – и пошло-поехало. Но есть вторая категория, которая нас очень любит посещать, – дети. Они играют в компьютеры, установленные в библиотеке. Я как-то иду по библиотеке, там установлены компьютерные панели. Вижу малыша, лет, наверное, пяти. В нарушение всех норм малыш ест яблоко. Он ест яблоко и стоит возле этой панели один. Я подумала: может быть, мальчишка потерялся? Я спросила его, что он тут делает и не нужно ли ему помочь. Естественно, я значительно выше, чем он, но в тот момент у меня было полное ощущение, что это он смотрит на меня сверху вниз. Он сказал мне: Да я в этой библиотеке работаю! Представляете? И это хорошо, потому что мальчонка эту территорию, это пространство воспринимает как своё. А если ему строго приказать: ну-ка, не смей здесь есть яблоко, к компьютеру не подходи и вообще, где твоя мама? Он же больше никогда не придёт. Понимаете, пространство книги - это очень сложно. Возьмём, например, Анну Андреевну Ахматову, она переводила итальянскую поэзию. Понятно, что по определению она замечательно перевела. На самом деле всё не так просто. Она терпеть не могла эти свои переводы, кроме одного стихотворения – «Бесконечность», которое, в сущности, не перевод, а её собственное стихотворение. Так откуда появилась эта книжка в нашей серии Ex Libris? За ней стоит целая история… Понимаете, библиотека даёт возможность не просто листать страницы. А история «Одного дня Ивана Денисовича»? Знаете, я как-то в Америке спросила одного из авторов мощной американской книжной программы «Большое чтение», почему они не включили в нее русских авторов? Вопрос, конечно, странный. Зачем им включать русских авторов, когда у них полно своих, американских? Но он ответил: а вы предложите, и мы будем читать. Но русская книга для этой программы должна удовлетворять нескольким условиям: должна быть короткой (не «Войной и Миром»), чтобы её можно было положить в карман. Далее, это должна быть книга известного писателя, но Чехова и Тургенева не предлагать, потому что они существуют в устаревших переводах и современный американский читатель просто не поймет языка 19-го – начала 20-го века, не войдет в эти тексты. Ну, как мы с вами не можем дочитать до конца «Город Солнца» Кампанеллы…

- Я честно пытался это сделать…

- Я в студенческие годы прочитала. Но отвечая этому американцу, я не смогла вспомнить ничего соответствующего поставленным им условиям, кроме «Одного дня Ивана Денисовича» Солженицына. Они её взяли, хотя американскому читателю будет сложно, он может не понять, про что это? Тем более, что у них нет аналогичного опыта. Тем не менее, они взяли «Один день…». Книгу представляли в Чикаго, после представления книги состоялся диспут через океан между американскими и российскими детьми. Я была категорически против этого диспута: они же просто не поймут друг друга. Но они поняли. Думаете, они говорил о ГУЛАГе? Нет. Они говорили о достоинстве человека перед лицом лишений и трудностей. Это и есть то самое пространство книги…

- Я не хочу сказать ничего плохого о своих учителях, но после советской школы я ненавидел Достоевского. Пока лет пять назад мой друг не заставил меня прочитать «Бесов». Только тогда я понял, что это такое…

- Достоевский! Я, дожив до седых волос, так и не дочитала «Детей подземелья» Короленко. Я даже помню, я могу вам описать школьную парту, на нее падает яркий солнечный свет, а на парте книга, которая рассказывает про этих несчастных детей… А у меня ведь была очень образованная семья. Те, кто остался, конечно…

- Остался?

- Мой дядя, Игорь Романóвич, умер в лагере под Рыбинском. Он был первым переводчиком Джойса. Когда я пошла в советскую школу, я никак не могла понять, что там произошло между Великобританией и Индией. Потому что я знала Великобританию по другим книгам… А Короленко просто возненавидела. А «Оливер Твист»? Но с другой стороны… Вы помните нобелевскую речь Бродского?

- К сожалению, нет…

- Он говорит о поэзии и языке, он рассуждает о писателе, которого вы возненавидели в школе, потом о том, спасёт ли красота мир, а затем как будто переключает регистр и говорит: «…для человека, начитавшегося Диккенса, выстрелить в себе подобного во имя какой бы то ни было идеи затруднительнее, чем для человека, Диккенса не читавшего». Это к вопросу о смыслах, о котором мы с вами говорили, о том, что и когда читать… Ну, и о пространстве книги.

Источник: http://rugrad.eu/news/653000/